Как он испугался, как начал доказывать, что всегда уважал Лазаря, что давно понял его игру. А я даже не знаю, кто такой Лазарь, просто услышал это имя в их разговоре. Они считали, что меня послал Лазарь, ну пусть так и считают.
— Когда передашь деньги, — говорю этому стервецу, — Лазарь пришлет своих людей для переговоров.
Они, конечно, сразу согласились. Правда, спрашивают, на какой процент могут рассчитывать. Этого я не знал и честно сказал им об этом. Гляжу через полчаса выходит мой «заказчик» с чемоданчиком. Они долго совещались, но решили, что деньги нужно отдавать. Меня захватывать им было уже неинтересно. Их теперь интересовал только Лазарь. Против него они готовы были биться. А я кто, простая «шестерка», по их мнению. Вот почему в чемоданчик они положили фальшивые доллары. У них оказывается даже запас был этих самых подделок. А внизу адскую машинку. Как только я открою чемоданчик, — тут мне и конец. А Лазарю они скажут, что деньга, конечно, отдали. И я сбежал, их присвоив. Ну и логика пещерная у этих дураков. Не хотите давать деньга, не надо. Но зачем вы взрывчатку подкладываете. Только, чтобы не платить? Нехорошо это, не по-людски.
А за моим «заказчиком» еще три автомобили, увязались. Как-будто они что-то решить могут. Я ведь знал, куда они едут, место им сам назвал. И рванул туда в объезд. А там у меня уже винтовочка лежала готовая. Но я ее разобрал и убрал. Сергей Георгиевич вел себя всю жизнь как паскуда, значит, и умирать должен как паскуда, а не как достойный человек. В лоб ему я стрелять не собирался.
Он приехал, вылез из автомобиля, а тут я проезжаю мимо. Притормозил машину, достал автомат и длинную очередь дал по животу, чтобы долго мучился стервец. А потом резко направо и дворами ушел. Машины его охранников даже подъехать не успели, как я уже возвращался с другой стороны. Это мой «фирменный знак», если хотите, всегда возвращаться. Преступник, что делает после убийства? Всегда убегает, пытается скрыться. А я возвращаюсь, мне даже интересно, что там получилось. И потом у меня есть такое прекрасное алиби, — мой левый протез. Автомат можно положить на него и стрелять правой рукой. По это ведь никому и в голову не придет. Машину я загнал в заранее подготовленный закрытый гараж. Запер замок, отстегнул протез и к месту преступления. А там Сергей Георгиевич долго, ох как долго и мучительно умирал. Все пузыри шли изо рта. И меня видел улыбающегося перед глазами, все хотел пальцем показать, но сказать уже ничего не мог. И руку поднять тоже. Так и умер, глядя на меня. Он-то меня знал в лицо. Так что за Игоря я с ними поквитался. А вторую половину денег пусть себе оставят. Моя жизнь стоит дороже.
Потом мне говорили, что этот банк и Лазарь еще целый год воевали друг с другом, выясняя, кто такой был убийца Махрушкин?
Генеральный директор сидел в кабинете перелистывая бумаги. У него была добрая улыбка старого, пожилого человека, уже осознающего всю ошибочность радикальных утверждений. Сидевший перед ним молодой человек был твердо убежден в своей правоте. Но доказать это старому человеку будет трудно. Они все такие консерваторы. Молодой говорил долго, убедительно и красиво. Но на генерального это не оказало никакого воздействия. Красивые речи давно уже не убеждали его. Он привык верить только фактам. А здесь фактов не было.
— Нет, — наконец вынес свое заключение генеральный, — это нам не подходит.
Молодой покраснел, попытался еще поспорить, но, поняв бесперспективность своих усилий, наконец замолчал.
— Надо еще подумать, — вынес заключение генеральный, — это все не так легко, мой юный друг.
Молодой человек вспыхнул и быстрым шагом вышел из кабинета. Раздался звонок коммутатора.
— Простите — сказала секретарь, — я вам больше не нужна?
— Конечно, нет. Спасибо. Меня кто-нибудь ждет? — Да, в приемной сидит Борисова. Хочет, чтобы вы приняли.
— Так поздно, — удивился генеральный, — хорошо, пусть войдет. А вы можете идти.
В кабинет вошла молодая, элегантная женщина лет тридцати. Красивая оправа подчеркивала строгий облик лица, минимум косметики. Волосы были тщательно уложены. Генеральный посмотрел на нее с грустью. Ему нравились красивые женщины. Но и… только. В его возрасте о них можно было только мечтать, получая скорее моральное удовлетворение. — Что у вас? — спросил он у молодой женщины. — Я хотела бы вам показать данные нашего отдела, — предложила Борисова, — вы сами просили меня ознакомить вас со всеми показателями.
— Да, да, конечно, я помню, — заинтересованно сказал генеральный.
Борисова начала раскладывать бумаги на столе. К их зданию подъехала машина с тремя пассажирами. Они требовательно просигналили и сторож предупредительно раскрыл ворота, очевидно, эти трое были здесь своими людьми. Борисова начала объяснять разницу за прошлый — год и нынешний. Все трое, оставив машину во дворе, прошли в здание и, пройдя мимо двух охранников, также не остановивших их, вошли в лифт. Генеральный получал удовольствие, глядя как убедительно и доказательно говорит Борисова. С кадрами у них всегда не было проблем, — подумал генеральный, — нужно будет послать Борисову учиться в Лондон. Трое мужчин вышли из лифта на этаже, где был кабинет генерального.
Внезапно генеральный закашлял. Потом виновато посмотрел на сидевшую перед ним женщину. — Старость не радость, — банально произнес он. Она мягко улыбнулась.
— Давайте прервемся, попьем чайку, — предложил генеральный.
— Сидите, — встрепенулась она, — я все приготовлю. За его спиной была незаметная дверь в комнату отдыха, где была электрическая плитка, чайник, небольшой столик и кровать для отдыха. Когда сотрудники задерживались на работе, они вместе с директором пили чай в его кабинете. Он был по-настоящему демократичен, без показного панибратства.